Цари и скитальцы - Страница 129

129

На совещании с Андреем Яковлевичем Щелкаловым решили вслед за Ельчаниновым послать в Литву Давыдова с тайным поручением: действовать против австрийской и католической партий, не жалеть денег и подарков.

Двенадцатого августа был местнический суд. Царь выдал Дмитрия Ивановича Годунова Умному-Колычеву головой.

Обычай требовал, чтобы Годунов явился на подворье Колычева пешком и ждал решения своей судьбы. Василий Иванович сам его встретил и повёл пить мировую чару.

Другим ударом по Годуновым была женитьба государя на Васильчиковой.

Что есть свадьба? Красочный обряд для любопытного народа. Таинственная суета вокруг постельного белья. Молитва на сожитие, вместо обычного венчания данная государю Василием Бородатым, священником церкви Покрова-на-рву.

Но для людей, вхожих в высокие хоромы, важней всего на свадьбе подсчёт фамилий в поезде.

На девятнадцать Колычевых и шесть Васильчиковых пришлось всего двое Годуновых и двое Бельских. Дмитрий Иванович с большим трудом приписал своих людей к государевой постели: её оберегали Фай Яхонтов, Захарий Лишнего сын Хлопов и Нехороший Хлопов. В мыльне достигли боевого равновесия: с женихом парились Борис Годунов, Богдан Бельский, Никита Васильчиков и Фёдор Старой.

Василий Иванович Умной сидел за большим столом напротив княгини Тулуповой. Дмитрий Иванович Годунов — за кривым столом, рядом с Шуйским.

Годуновы взяли своё на царевиче Фёдоре. Он был у них на береженье и воспитании. Сестра Бориса Ксения благоприятно влияла на уродованого умом царевича. На свадьбе Фёдор сам рассаживал гостей и не сбивался на юродство. «Не диво, — заметил государь, — здравого от природы отрока наставить; ты воспитай убогого». Его высказывание поняли как похвалу Годуновым в ущерб Романовым.

Филон Кмита — Остафию Воловичу: «Ясновельможный пане Троцкий, пане мой милостивый! Дошли ми писание вашей милости и через служебника моего Зуба о отъеханье господарском. Дивны суть судьбы божии! Мы от ворот, а он дырою вон. Не слыхано от веку, штобы хто слепорожденну отворил очи; так и помазаннику божию тым способом от подданных своих уехати!»

«Наказная память» Приказа посольских и тайных дел.

«Септемврия в 14 день... По государеву царёву и великого князя Ивана Васильевича всея России указу память Олеше Неупокою сыну Дуплеву. Как к тебе ся наша грамота придёт, и ты тотчас бы ехал с Петром Давыдовым для государева дела в Литовское государство и делали б есте о своём по наказу вопче и меж себя не рознились. А слушал бы еси Петра, и государево дело было бы у вас тайно, и ни с кем бы есте ни с русскими людьми ни с иноземцами об нем не разговаривали. А государева жалованья отпущено тебе с Петром 50 рублёв...»

7

Фиолетовая пашня на закате напоминала рытый испанский бархат. Она лежала на выпуклом склоне речной долины, вздымавшемся к водоразделу. Образ пашни-горы что-то невнятное, но важное навеял Венедикту Борисовичу: Синай, Голгофа?

Возле лесной опушки, над оврагом, мужик додирал борозды стёртыми сошниками.

— Бог на помочь, — пожелал Колычев, отпуская поводья.

Конь, натрудивший копыта на рытвинах, охотно остановился. Мужик поклонился не спеша.

— Всё вспахал?

— Всё, осундарь. Господь дал погоду.

— С урожая, гляди, подымешься.

Мужик осторожно перекрестился. Он не любил болтать о сокровенном.

Никифор Вакора был новоприходцем. Прежде он жил у соседнего помещика Игнатьева, по прозвищу Болото, получившего земли на Шелони стараниями Годунова. Болото Игнатьев сын так вытряс мужиков в первую зиму, что отказчик Венедикта Борисовича без труда переманил их. Никифор взял себе три обжи вместо одной и поднял их своей семьёй: он сам, два сына и жилистая, словно иссушенная мечтой о крепкой жизни, жена. За отпуск мужиков Болото Игнатьев сын получил «пожилого» двенадцать рублей. Зато Венедикт Борисович населил свои деревни трудягами.

Работать, как Никифор Вакора, мог не всякий. Недаром его прозванье означало кряжистый комель, корягу. Вообще Венедикт Борисович заметил, что крестьяне сильно разнятся по способностям к работе, и дело тут не только в лени, но в естестве. Нельзя заставить всех работать одинаково, пусть каждый трудится хотя бы в полную силу. Никифор трудился. Ему светила жизнь, которой он не знал с тех пор, как отделился от отца. Он хотел стать полноправным крестьянином-старожильцем, а позже, оже бог даст, своеземцем — владельцем собственной земли.

Никифор числился половником: по безвозвратной ссуде ему выдали четыре рубля, добавили подъёмных, за что в течение трёх лет он должен отдавать Колычеву половину урожая. В казну он не платил. Он был уверен, что сумеет взять со своей земли хороший урожай — сам-четыре, если не подведёт погода. Ещё с великого поста он затиранил свою кобылу, но вывез на поля навоз. Даже почистил чужие брошенные хлева. Как он мудрил над семенами, как пахал поперёк склона, учитывая сухой апрель, а также для того, чтобы подзол не плыл в долину, — всё Венедикт Борисович одобрительно наблюдал со стороны. Чем хороши половники — не надо подгонять. Глядя на упрямую лобастую башку Вакоры, склонённую над держалами сохи, встречая его неистовые, в красных ободках глаза недосыпающего страдника, Колычев говорил себе: «Этот переведёт землицу из мёртвого в живое...»

С востока на небо наплывало тёмное пятно. Потная рубаха, узлом завязанная над линялыми портами в обтяжку, холодила Вакоре спину. Никифор косо повернулся к боярину спиной и потащился по последней борозде. И то, как он неугодливо держался и без поклона, грубо возобновил работу, тоже понравилось Венедикту Борисовичу. Он чувствовал разбуженную силу хлебопашца.

129