Складывалось удачно: из Новгорода добраться до границы намного легче, чем из Москвы. Проще всего бежать на север, к Белому морю, где в бухте Святого Николая на знобящем ветерке полощутся сейчас английские, голландские и любекские флаги. Голландцы зачастили в Московию с грузом серебряного лома из разорённых католических монастырей во Фландрии. Отсюда они вывозят ядра.
Спокойнее и ближе ехать через Псков. Бескоролевье ослабило Литву, границу охраняют плохо, с купцами можно уехать хоть в Инфлянты. Обильный псковский торг — это море людей, и из него на запад вытекают такие мутные потоки, что Елисея вынесет из этой варварской страны, как щепку.
Сравнение со щепкой, затерявшейся в водовороте псковского торга, тешило его всю ночь.
И вспоминалось, как погиб князь Вяземский: он так же, как Елисей, вздумал предупредить Пимена Новгородского о погроме, был изобличён и забит батогами.
В конце концов Елисей взял в дорогу не то, что нужно для жизни в Новгороде, а только дорогие камни, золото и тетради.
Путь в Новгород шёл через Тверь. Между Москвой и Тверью дорога была накатана, мягкая пыль забила колеи, и Елисею мнилось, будто он мчит в своём возке со скоростью гонца. А он и был гонцом, вестником о России, от него просвещённые народы узнают самые свежие новости о переменах в политике Московского двора... Он записал, и он расскажет там, в Европе, о надеждах русских на царевича Ивана, человека мягкого и образованного, хотя ему и не хватает воспитания в Кембридже. Он назовёт людей, поддерживающих наследника, — они уже достаточно сильны, чтобы предотвратить повторную опричнину. Всё затеваемое государем, начиная с ограбления монастырей, вызовет протест в народе. Россию ожидает смута...
Елисей Бомель был тщеславен: ему хотелось быть пророком. Недобрым, по возможности: пророчества о несчастьях звучат значительнее, они грознее возвышают пророка над толпой. Ещё одни «Записки о Московии» станут читать по всей Европе, о Елисее заговорят как о подвижнике, прожившем несколько лет в опасной близости к самому жестокому тирану столетия и выскользнувшем в последнюю минуту из пасти льва. Таким будет его триумф.
Но слаще славы — причастность к тайной власти.
Елисей верил, что друзья его учителей создали всемирную организацию единомышленников, ставшую уже сильнее папы. Воины Иисуса способны оказать влияние на политику любого европейского двора, а если не оказывают, то потому, что не пробил час. Военное превосходство католической коалиции над Англией очевидно, временные неудачи герцога Альбы в Нидерландах и всплеск реформации только укрепили единство католического мира. Серебро Нового Света позволит Испании создать такой военный флот, обрушить на Англию такой десант, что она перестанет быть государством... И вот тогда-то, после победы, встанет вопрос о странах на востоке, о подавлении турецкого могущества и распространении истинной веры в огромной, сильной, но необразованной России. Будущее Московии страшнее и славнее будущего Речи Посполитой, Швеции, Венгрии и, может быть, самой Империи, распадающейся на глазах... Божий мир, то есть всеобщее мирное благоденствие, невозможно без духовного объединения всех держав. Воины Иисуса первыми догадались, что мир — един. Война — это пожар, способный опустошить все страны. Для обеспечения мира необходима власть выше государей. Одно лишь приобщение к ней способно наполнить высшим смыслом жизнь человека.
Елисей Бомель потому будет приобщён, что ему открыты тайны Московского двора.
Под днищем его возка был укреплён ларец с записями цифирью, по-латыни и по-немецки. Если понадобится, он для их спасения расстанется и с драгоценными камнями, зашитыми в разных местах его просторной, московского кроя, одежды.
Человека нервного и впечатлительного, каким был Елисей, мечтания бодрят и делают решительным. С несвойственной ему отвагой, меняя лошадей на яме после переезда через речку Цну, он изменил маршрут: возница сказал ему, что где-то здесь можно повернуть прямо на Старую Руссу, а от неё — на Псков. Нетерпение восторга или страха гнало Елисея. Задержка в Новгороде показалась бессмысленной, невыносимой.
Елисей едва заметил недовольство возницы и слуги, наслышанных о душегубстве на этой малоезжей дороге. Кроме него с оживлённого пути свернули только двое всадников. Они его скоро обогнали.
Дорога стала хуже. На заболоченных местах гнилые жерди, небрежно наваленные поперёк хода, вытряхивали потроха, в глубоких колеях застаивалась вода с масляными разводами от болотной руды. Ночлег был гнусным, от клопов зудело тело, от мыслей — бессмертная душа. Уже недалеко от Руссы, на выматывающих переправах через неведомые речки, остерегающе и покаянно кольнуло: не то ты делаешь, надо бы поумнее, с подготовкой... Может быть, через Беломорье лучше?
Нет, если уж государь пошлёт погоню, то на пустынном Севере Елисею не уйти. Лучше он затеряется в толпе.
Немного отпустило при выезде из Старой Руссы.
Теперь дорога шла на Порхов, по ровному левобережью реки Шелони. Где-то здесь были обширные поместья Колычевых. Елисей остерегался заезжать в поместья, боясь нарваться на знакомых. В деревни он был вынужден заезжать, чтобы купить молока и яиц. Молоко находилось не везде, крестьяне производили впечатление временных постояльцев в своих неухоженных домах. Но если поместье было крупным, отказа в яйцах, молоке и даже битых курах не было. На землях Колычевых (узнав, что оказался в их владениях, Бомель злорадно усмехнулся) мужицкие дома были поновлены, а на полях не густо, но всё же копошился народ. У главного села стали встречаться повозки, гружёные и по-хозяйски укрытые рогожами. Словом, шла трудовая жизнь, притихшая в окрестностях Твери и Бежецком Верху, через которые проехал Елисей. Под вечер, укрывшись в полутьме возка, мечтая о ночлеге в Порхове, Елисей с некоторым раздражением задумался вот о чём.