Цари и скитальцы - Страница 155

155

— Повезло Крице, — хихикнул Рудак. — Али не поднесут?

На троицу Неупокой рассчитывал. И на туман. Рудак, насколько было можно, вёл лодку по протокам между островками, а когда осталось саженей сто открытой, просматриваемой со стены, воды, туман сгустился над вершинами тяжёлых ив и вовсе замутил луну. Стена и берег слились с чёрной купелью озера.

У берега устало курлыкали лягушки. Лодка шаркнула днищем по песку. Рудак затявкал бездомным псом. Это был знак для Крицы.

Песню в замке приморило. Над головою, на стене не было слышно ни шороха, ни звяка. Самое время было бы ударить хорошему дождю, да разве его выпросишь в небесных приказах? Там та же волокита, что в земных.

Плеснула рыба. Шлёпанье плавников выходило гулким, словно в озеро кидали камешки. Рудак первым сообразил, что это и вправду камешки. Он выскочил из лодки и двинулся по берегу на плеск. «Лествица Иакова» уже свисала со стены. Первым, летуче перекрестившись, полез Рудак.

На стене стал заметен ветерок. Он подталкивал заозёрную мглу, глушившую последний небесный свет. Стена у замка была двойной. Ко внутренней четвероугольником примыкали каменные палаты донжона, образующие тесноватый двор. Утром Крицу во двор не пустили, а велели выгрузить мёд у наружной кладовой, слева от ворот. Слуга велел было явиться за деньгами завтра, когда вернётся пан ключник. Жмудин заругался, из окна воротной башни кто-то крикнул слуге: «Нехай ждут!» Слуга запер кладовую и ушёл решать вопрос с оплатой.

Жмудин и Крица болтались между стенами часа два. Во внутренней стене оказалось множество дверок, ведущих в кладовые и подвалы, нарочно устроенные так, чтобы не пускать поставщиков в замковый двор. За одной дверкой с навешенным, но не запертым замком их ждало письмо Граевского. Оно лежало, как условлено, под винной бочкой. Крица отдал письмо жмудину и заявил, что остаётся здесь.

Жмудину было всё равно. Его уже искал посланец пана городничего с деньгами. Посланец не знал, сколько народу въехало в ворота, слуга же, по обычаю всех слуг, запропастился, заленился выходить. Жмудин уехал, Крица задремал в кладовке у винной бочки.

Вечером на наружную стену не выставили драбов. Её только два раза обошли с факелом. В Литве было тихо, Троки располагались в глубине страны, начальство — в Стенжице... Пан Протасович чувствовал себя в полнейшей безопасности.

Крица провёл Неупокоя и Рудака в кладовую, пропахшую старым суслом. Отсюда в замковый двор вело зарешеченное окно. Пока Рудак обследовал ржавые прутья, Неупокой давал последние наставления:

— На пытку нам становиться нельзя, ребяты. Литовцы заставят говорить. Поэтому живыми не даваться.

Митька вздохнул, Рудак сказал про решётку:

— Сии запоры от плохих воров. Наши московские давно всё из подклетей повыняли ба.

— Сломаешь?

— Эка!

Рудак стал ковырять ножом, простукивать в местах соединения решётки с кирпичами. С присловьем: «Московские робяты и не такие жалезки гнули», — он оттянул первый прут. Крица тоже загорелся, работал молча. Рудак был попроворнее, радостно обобщал: «Московские новгородских всегда бивали, и вологодских ишшо побьём!» Между разогнутыми прутьями он проскользнул в окно с истинно воровским искусством, словно червь.

За ним полез Неупокой. С его худобой это оказалось просто. Крице никак было не протолкнуть плечи, Рудаку пришлось тянуть его, и то потомственному кузнецу сдавило грудь.

— Обратно как полезем второпях? — спросил он зыбко, словно ему и голос отдавило.

Рудак видел в темноте лучше других. Он первым двинулся вдоль глухой стены донжона.

Двор был пуст. В нескольких окнах горел свет, резко-жёлтый на чёрных обрывах стен. Чувствуя близость непогоды, пирующие драбы переселились в башню. На уровне второго этажа шла галерея, на неё вели две лестницы с отвратительно скрипящими ступенями. Незапертая дверь отворилась в черноту сеней или длинного перехода, где приходилось пробираться ощупью. Теперь Неупокой пошёл вперёд.

Он рисковал ради Василия Ивановича. Во-первых, не худо добыть любые подлинные документы из замка в Троках. Неупокой, расспросив Рудака, догадался, что положение Василия Ивановича не просто сложно, а опасно: Рудак стал отзываться о нём с какой-то непочтительной прохладцей. Порядки и нравы при московском дворе были таковы, что без хорошо поданной, хоть и пустой работы тебя ценили вдвое ниже истинной стоимости.

Если и не удастся выкрасть бумаги, куда важней была вторая цель. Пора было увенчивать игру с князем Полубенским.

Горницы-кабинеты, где должны храниться тайные бумаги, могли быть на втором и третьем этажах. В хмельную ночь тройцы в них вряд ли кто остался. С запорами Рудак управится. Вдыхая запах суконных дорогих обоев, кожи и кисловатого уголья в холодных каминах, Неупокой с расставленными руками шёл от окна к окну, миновал какой-то зал... На небе густо копились тучи, окна едва угадывались белыми личинами на невидимых стенах.

Галерея проходных комнат, где не было ничего, кроме кушеток и столиков с острыми углами, вывела их в какой-то тупичок. В нём нащупались две дверки: одна запертая, другая — нет. На выходе из тупичка была третья дверь, освещённая изнутри. Из-за неё шла музыка — отчётливая, тонкая, какая-то раздельная. Наверно, играли на органчике, такие инструменты были известны на Москве, их привозили англичане.

Рудак взялся за незнакомый замок первой двери. Он был врезан в дерево, московские крючки-отмычки к нему не подходили. Крица стал помогать, они шёпотом заспорили, как водится между знатоками. Неупокой прислушивался к музыке.

155